Законы безумия  - Мария Высоцкая

– Одна ниточка от этого платья, – цокает языком, – стоит дороже, чем все твои шмотки.

– Не спорю, но только даже так, оно не становится менее бл*дским, – держу лицо, чтобы не заржать, потому что очень хочется. И пока я борюсь с собой, в глазках маленькой мажорки плещет чистая угроза.

Гера медленно поднимается с дивана, сжимая в ладони стакан воды. У нее очень плавные, я бы сказал, завораживающие движения. Она делает пару шагов, замирая рядом со мной. Губы растягиваются в белозубой улыбке, больше похожей на оскал. Вытягивает руку со стаканом, останавливая ровно над моей головой.

Запрокидываю голову.

– Ты этого не сделаешь.

– Уверен? – приподымает бровь, переворачивая стакан.

Струя воды льется мне на лицо, скатываясь за шиворот. Сжимаю руки в кулаки, а сам ржу как конь. Это получается непроизвольно.

Резко выставляю руку, обхватывая ее ногу, и рывком тащу на себя. Все происходит очень быстро, поэтому Гольштейн заваливается на меня сверху, не устояв на своих каблучищах.

– Ну, привет, – прижимаю ее к себе.

– Пусти! Пусти меня, Шелест! – вырывается изо всех сил, извиваясь в моем захвате, который от каждого ее движения становится только крепче.

– Ты только что меня облила.

– Ты сам напросился.

– Да? – поднимаю с пола свой стакан с колой.

– Ты этого не сделаешь, – косится на мою ладонь, в которой теперь покоится стакан.

– Серьезно?

– Не надо.

– Нормально попроси, с выражением, Герда, с выражением…

– Что еще? – шипит, тяжело дыша.

– Ну, – перевожу взгляд на ее ноги.

– Обойдешься, пусти, – орет, – пусти меня, – уже тише и почти не шевелясь.

– Я не услышал.

Гера пару секунд пристально на меня смотрит, и я замечаю начинающие выступать слезы. Разжимаю захват, а дальше болевой туман, эта зараза давит коленом мне между ног. Убью с*чку.

– А теперь послушаю я, – наигранно облизывает губы, а в глазах чистый триумф. Думает, что сделала меня. Наивная.

– Наклонись, – сжимаю ее колено, Гольштейн смотрит на мои руки, но никак не реагирует. Моя ладонь ползет выше, а ее колено давит все сильнее.

– Я что, похожа на дуру, Шелест?

– Есть такое дело, – выдыхаю, стискивая зубы, – сама напросилась, – выплескиваю колу ей на грудь.

Поиграли и хватит. Выкидываю стакан, сжимаю руки на ее талии, поднимая вверх, и через призму боли меняю положение. Ее колено съезжает в сторону, и я проворно усаживаю ее поверх себя.

– Ты придурок, ты идиот, ты меня облил! – верещит, пытаясь меня ударить.

– Правила игры вновь изменились, Ге-ра, – прижимаю ее к себе, чтобы она уже точно не смогла нанести удар.

– Я Герда, – упирается ладонями в мои плечи, стараясь отодвинуться как можно дальше.

– Герда, – тяну ее на себя, между нами максимум пара сантиметров, и меня внутренне колотит от ее близости. Какая-то непонятная хрень, но я вновь чувствую то, что чувствовал в первый день, когда увидел ее в школе. Больное, немое обожание. Она безумно красивая, и настолько же безумно отвратительная в своем поведении.

– Отпусти, – говорит совсем тихо, – кто-нибудь может прийти, – оглядывается.

– А разве тебе есть дело до чужого мнения?

– Нет, но…

– Но есть, – убираю руки, откидываясь на спинку кресла, – Гера, Гера, пугливая Умка.

– Я Герда, – сидя на мне, – и я не пугливая, – запрокидывает голову вверх, складывая руки на груди. Видимо, мокрое платье больше не доставляет ей дискомфорта.

– Я тебя уже отпустил, сидеть на мне необязательно, или вошла во вкус?

– Пошел ты, – вскакивает на ноги, – ты идиот, Шелест!

– Ты это уже говорила.

– Я готова сказать это еще сто тысяч раз! И не надейся, что долго задержишься в нашей школе. Мне уже не терпится увидеть твое лицо, когда скажут результаты теста.

Самоуверенная маленькая дрянь. Мне плевать на то, что она несет, но выражение ее лица меня бесит. Считает себя лучше других, так это поправимо. Поднимаюсь с кресла, замечая, как она пятится назад на пару шагов. Правильно, бойся, Гольштейн. Я тебе не Сомик.

– А как мне-то хочется видеть твое смазливое личико, когда ты перестанешь быть лучшей.

Она начинает хохотать.

– Ты действительно думаешь, что я поверю в то, что ты лучше меня? Ты? Лучше меня?

– Безусловно, – сжимаю ладонью ее плечо, – если это окажется не так, я сам заберу документы.

– Ты слишком самоуверен.

– Возможно, но, если я буду лучше, ты расстанешься с Сомовым.

– Что? – моргает, убирая с лица глупую усмешку. – Ты совсем больной?

– А что, боишься?

– Пфф, не дождешься. Я согласна. Ищи другую школу.

– А ты подготовь речь, чтобы не ранить трепетную душонку Павлика.

Разжимаю пальцы, убирая их с ее плеча. Гольштейн дергается, но больше не отступает. Смотрит на меня злобным тушканчиком, явно анализируя то, во что вписалась. Эта девчонка – сам дьявол, но обличие у этой стервы ангельское.

– А ты чего здесь пряталась вообще?

– Не твое дело.

– Да ладно тебе.

Гольштейн переводит взгляд на окна и выглядит растерянной.

– Если бы я знала, что сюда придешь ты, меня бы здесь не было.

– А по-моему, было весело и тебе понравилось. Думаю, тебе не хватает обычного, человеческого веселья, – одергиваю ее платье, которое слегка задралось после нашей потасовки.

Герда нервно трогает подол, будто я его не поправил, а разодрал к чертям.

– Мне не понравилось, – на лице добродушная улыбка, а меня вновь клинит. Мне она нравится. Нравится эта улыбка. И Гера мне нравится. – Ты чего?

Смотрит на меня подозрительно, будто мысли читает.

– Ничего, – убираю руки в карманы, – пойду. Павлику привет.

Она словно хочет что-то сказать, но вовремя себя останавливает.

Разворачиваюсь, ускоряя шаг. Нах*р это все. И Геру туда же.

Герда.

Шелест уходит, а меня накрывает каким-то сумасшедшим отчаянием. Это странно, но вся эта перепалка вызвала во мне не только дикую злость. Нет. Мне она понравилась. Было весело. Он окатил меня дурацкой колой, а мне было весело. Господи, какой бред! Но с Шелестом мне было весело.

Вновь усаживаюсь на диван, смотря на звездное небо. Красиво.

Зачем я согласилась на это глупое условие? Почему-то в голову закрадываются мысли о том, что он реально может оказаться лучше. Хотя… он просто самоуверенный придурок. Только и всего. Трогаю пальцами свои колени, остро чувствуя следы его прикосновений. По телу разбегаются мурашки, и я заваливаюсь на диван, прижимая к груди маленькую декоративную подушку.